Мой дед умер в 1998 году. Всю жизнь прожил он с бабушкой в деревне, вырастил трех дочерей, дождался внуков и умер в собственной постели во сне. Накануне бабушкиной смерти, где-то за год, приснилось мне несколько странных снов.

Первый сон был таков: хожу я по двору бабушкиного дома. И тут к калитке подходит дед. Выглядел он немного моложе того возраста, в котором умер, попросил его впустить. Я ни с того ни с сего начинаю на него диким голосом кричать, прогонять его от калитки. Он постоял немного, развернулся и ушел.

Следующий сон приснился мне за полгода до бабушкиной смерти. Я опять ходил по двору. Дед подошел к калитке, постоял, посмотрел на меня, ничего меня не просил. Молча открыл калитку и вошел во двор. Я опять стал на него кричать, ругаться матом и прогонять. Дед прошел до середины двора. Он стоял ко мне боком, и я видел только половину его лица.

Эта мистическая история приключилась с моим дедом. Однажды он в очередной раз явился домой пьяный, и бабушка заперла его в темном чулане (без окон — одни стены), навесив на дверь большой амбарный замок. «Эй, кто-нибудь, заберите меня отсюда!» — причитал дед. Так под его бесконечное бормотание все и заснули. Проснулась бабушка, как обычно, на рассвете и встревожилась: в доме было непривычно тихо. Наш дед после попойки обычно еще засветло начинал скандалить вновь. Проверила замок на чулане — на месте. Да не случилось ли с дедом чего, не помер ли часом? Открыла дверь, а там — никого. Забегала бабка по двору, оглядела сад. Пусто. Тут у калитки телега остановилась.

«Принимай своего драгоценного», — крикнул сосед. Бабушка глянула, а там спит на соломе в белой рубахе и кальсонах еще не протрезвевший дед.

— Господи, Афанасий Иванович, где же ты его нашел?

— Да под Владимирским около дороги. Маячил как привидение, крестился все и причитал, что не хочет обратно в ад.

Я работаю в детском саду. Когда моя карьера воспитателя только начиналась, мне пришлось столкнуться с непонятными и необъяснимыми событиями.

Конец моего первого рабочего дня, почти семь вечера, детей практически всех разобрали, осталось двое или трое. Зимой темнеет рано, но в группе горит теплый, уютный свет. Мы вместе с ребятишками складывали мозаику, собравшись за столом в центре комнаты. Как раз за моей спиной, примерно в полутора метрах темный проем туалетной комнаты, откуда вдруг послышался детский плач, а затем сильный удар и звук падения. Напуганная до одури, я заскакиваю в туалет, но никого там не вижу. Что и не удивительно – все «мои» детки продолжают собирать пазл, а «чужим» здесь взяться неоткуда (что это было, не знаю и по сей день).

Еще не успев вернутся в комнату, я слышу стук в дверь приемной, тоже удивительно, т.к. дверь никогда не запирается. Выхожу в приемную, вижу женщину: молодая, приятная на вид, но очень бледная, с большим родимым пятном на шее, под самым подбородком. «Вы за кем пришли», спрашиваю я, вспоминая, что утром, когда принимала детей, эту женщину не видела и прикидывая, как же отдавать ребенка незнакомому человеку. «За Мариночкой», отвечает загадочная посетительница, слабым, каким-то «неживым» голосом. «Ага, значит за Смирновой», думаю я.

Несколько лет назад в нашем подъезде жила семья алкашей: старая бабка, ее дочь Наташка и дети Наташки (два парня). Однажды Наташка приволокла домой мужика. Был этот мужик со странностью: не спал ночами, садился у окна и всю ночь в окно смотрел. За это старший сын нередко поколачивал мужика и выгонял из дома – страшно с психом в квартире. В такие дни ошивался этот мужик в нашем подъезде. Бывало, заходишь с улицы в подъезд, а он забьется в угол и сидит, а вот если из квартиры выходишь – он услышит шаги, спускается вниз и выходит на улицу, тихо притворив за собой дверь.

Приехали мы в начале мая на дачу. Второй этаж в доме у нас тогда еще не отапливался, а дом большой, двухэтажный, каменный. Выручали только теплые дни, а на ночь мы накрывались очень тепло, чтобы не замерзнуть.

Вот в первую ночь легли мы спать, и мама среди ночи проснулась от того, что ей очень холодно – одно одеяло соскользнуло на пол, и под бок пробирался коварный холод. Надо бы вылезти из-под одеяла, подобрать второе одеяло да накрыться, но как подумаешь, что потеряешь остатки тепла – так всякое желание выползать пропадает. Лежит мама, борется с собой, и тут чувствует, как сверху на нее опускается одеяло. Тот край, где дуло, закрывается, и такое впечатление, будто одеяло под бок подтыкают. Она от удивления забыла, как дышать, и тут слышит такой густой ворчливый бас, прямо под ухом: «Понаехали тут, заботься о них…».

И был еще раз, тем же летом, когда она слышала этот голос. В то утро она почему-то проснулась очень рано, около пяти утра. Заснуть опять не удалось, и она пошла в летнюю кухню, замесила тесто и поставила в духовку пироги. А пока те пеклись, решила немного поработать по холодку в огороде. И закопалась. Сидит, работа споро идет, мама времени не замечает. И тут опять тот же бас за спиной: «Ох, подгорят!» Мама подскочила, обернулась – никого сзади нет. Тут она про пироги вспомнила, побежала на кухню. А их и вынимать пора, как раз до нужной кондиции зарумянились.

История эта случилась на рубеже XIX-XX веков в Тамбовской губернии, которая всегда славилась обилием колдунов, ведьм и прочих людей, занимающихся «нетрадиционными» видами деятельности.

В те времена в семьях рождалось много детей. Вот и семья моей прабабушки Матрены не стала исключением – у нее было 16 детей. В живых, правда, осталось только пятеро, остальные умирали совсем крохами.

И вот перед очередными родами прабабушка поссорилась из-за чего-то с повитухой и не позвала ее принимать роды. Вскоре после рождения ребенка прибежала примерно в полдень к прабабушке эта повитуха и попросила у нее сковородку. Бабуля без задней мысли и одолжила посудину. Повитуха вернула ее на удивление быстро, буквально минут через 15.

Никогда не любил истории о домовых, пропускал их по возможности, считая однообразными и потому неинтересными. Ну, стучит там что-то, скрипит, падает, охает, ахает, тарелочки с вилочками вытанцовывают. При желании все это всегда можно объяснить на вполне себе бытовом уровне. И вот, буквально вчера, столкнулся с явлением, объяснить, которое, не смог, как ни старался. Дело было так. Случились у меня дела, поэтому я задержался. О чем предупредил жену. Далее удобнее рассказывать будет с ее слов.

«Подъезжаю, вижу, что в одной из комнат горит свет (в тот момент никого в квартире быть не должно и не было). Совершенно не удивилась, не испугалась, думая, что это ты раньше вернулся. Вышла из машины. Идя к подъезду, глядя на светящееся окно, подумала еще, что надо цветок (спатифиллум или как он там называется) полить, давно не поливали. То есть, цветок этот она видела хорошо, что невозможно в том случае, если свет в окне не горел. Вошла в квартиру – а там темно, везде свет выключен. Прошла в ту комнату, сообразив, что лампочка могла перегореть, щелкнула выключателем – свет зажегся. Лампочка, получается, не перегорела, работает.

Эту историю я услышал от случайного попутчика в электричке. Конечно, ручаться за полную правдивость рассказанного не могу. Но с другой стороны, какой смысл ему было что-то сочинять человеку, которого, может быть, он никогда больше не увидит? Да и рассказ меня несколько взволновал.

Борис Алексеевич Черевичный — так звали моего попутчика — очень любил своего деда, Михаила Ивановича Черевичного, который имел необыкновенную способность предсказывать грядущие события. Война застала семью в городе Аксай Ростовской области. В 1942 году, когда фашисты оккупировали Ростовскую область, дед сказал внуку: «Если я останусь здесь, в Аксае, то ты, Борис, погибнешь. Если же я уйду в Ростов, то погибну только я. Война кончится в мае 1945 года. Ты будешь врачом. Никогда не копи деньги — расходуй их на себя и на семью. Как можно больше помогай матери…» Немного помолчав, произнес странное: «В двухтысячном году мы все встретимся…» Дед собрал мешок с незамысловатым скарбом и, попрощавшись с родными, отправился в Ростов. След его затерялся на целых пять лет.