Первую часть этой истории вы можете прочитать здесь.
— Где она, мать твою?!
— Не должна была далеко уйти… Шваль, стащила весь хабар! Толян, смотри, все подчистую слизано, когда она срисовать успела?!
— Она не одна была. Девку эту я раньше в их шайке не видел, она чужая. Не могла сама все так ловко обставить. Кто-то ей помог.
— И что дальше?
— Искать её надо! Вместе со вторым! Бабло уходит, Шпин. Бабло уходит!
Рысь сидела в кустах, прижимая к груди сумку. Еще недавно она сидела на том месте, где стояли «черные» и торопливо под светом фонарика загребала кости в сумку вместе с землей. А найденные истлевшие личные вещи судорожно запихнула в небольшой рюкзак — бережно раскладывать не было времени. Нужно было тикать отсюда и как можно скорее. Девушка осторожно, стараясь не наваливаться на сумки, поползла в сторону леса.
— Так вот ты какой… Так вот я какой… — смотрела она на улыбающегося молодого мужчину с потертого черно–белого фото и размышляла про себя. — …была…
На погосте Мясного бора стояла тишина. Минута молчания здесь длится целую вечность. Деревья, кусты, пожухлая трава – все они согнулись, склонили свои головы над могилами павших солдат. Только ветер, неловко так, еле слышно гонял по земле опавшую листву.
Тишина… Не поют здесь птицы давно, эдак с 1941–го года. Был здесь недалеко когда-то великий кровавый бой. Тысячи, тысячи убитых полегли в неравной схватке, а многие из них до сих пор остались в тех болотах, и война для них еще не окончена.
Эта история не моя, а моего друга Александра и я хочу ее вам рассказать. Рассказывать я вам буду от лица Саши.
Я Саша. Мне 26 лет. Моя мама умерла, когда я был совсем ребенком. Живу я в Черкассах. Еще с ранних лет я не видел мою бабушку. Причины были разными: то меня папа не пускал, то сама бабушка отговаривала, и главное то, что они никогда не называли причину.
В этот раз, несмотря на то, что моя бабушка и папа меня отговаривали, летом я решил поехать в гости к бабушке в деревню около Луганска под названием Пахра. Это было в 2010. Деревней Пахру назвать сложно. Во время СССР там были десятки домов, но с распадом Советского Союза все люди начали уезжать в более крупные деревни и города. К 2010 там уже осталось только 5 жилых домов. Остальные либо не уцелели, либо стоят заброшенными.
Я учительница, долго работала в школе, потом в частной школе, даже платили прилично, пока директор не сказала мне: «Не могу я вам платить. Вот 4000 рублей, и все. Хотите — уходите». К тому времени срок договора уже истек, жаловаться было некуда, поэтому пришлось уволиться. С тех пор, вот уже лет 5 как я репетитор на дому.
Года 4 назад ко мне пришли бабушка с мальчиком Денисом, он тогда был во 2 классе:
— Его мать Лена и пила, и курила во время беременности, поэтому он с запоздалым психическим развитием, — сказала она.
Я посмотрела на мальчика — худенький, бледный. Бабушка, по ее словам, в прошлом детский психиатр, но уже давно на пенсии.
Где-то там, высоко в небе, над тучами, плыла полная луна, здесь же, внизу, ветер гудел в проводах, рвал сучья деревьев и гнал поземку, которая неслась по дороге, извиваясь белой змеей.
Тамара шла, подняв воротник дубленки и пытаясь спрятать в него лицо от колючего ледяного ветра, но это не помогало. Женщина еле переставляла ноги, идти трудно, снег уже был почти что по колено. А кругом была метель, да такая, что дальше пятнадцати метров ничего не было видно.
Март считается весенним месяцем, но седая зима всегда стремиться отыграть побольше времени. Уже начали было таить снега, и зазвучала капель, казалось еще чуть и весь снег сойдет с дорог и троп, обнажив поляны, и звонкими ручейками стечет в низины, но вчера, вчера подул северный ветер и он снова принес с Ледовитого океана стужу. С утра шел небольшой снежок, но к вечеру циклон со всей своей яростью обрушился на Центральную Россию, занося дороги и наметая гигантские сугробы.
До этого видения я переезжала от моей подруги в старинный город Пушкин, на съемную квартиру в новостройках. На тот момент у меня с мужем было очередное расставание, которое, я думала, было уже последним. В квартире я проживала одна, только изредка по выходным меня навещала подруга. В остальные дни я проводила все время на работе и домой приходила только поспать. Просто приезжала очень поздно, времени не оставалось ни на что.
Но вернемся немножко назад, к самому переезду. Когда я переступила порог новой квартиры, моему удивлению и радости не было предела. Жилье было большое, обставленное новой мебелью и с хорошим ремонтом. Хозяйка завезла все необходимое сама, и мне оставалось только оплачивать помесячно проживание и квартплату.
Как часто бывает, эта история произошла во сне. Мне очень хотелось полетать и посмотреть свет, что где делается. В данном путешествии, вволю налетавшись, поиграв с ветром, я очутилась на другой планете.
Там были такие же люди, как мы, у них были семьи, работа и, как у всех, проблемы: власть принадлежала многочисленной касте — семье, которая мучила народ непосильными налогами. Свергнуть власть было невозможно, т.к. каста законодателей обладала смертельным оружием. Осужденный заболевал мучительной болезнью, тело гнило заживо, а душа и силы оставались незамутненными до самого страшного конца. Болезнь не передавалась никакими известными нам путями, поэтому, если такого беднягу встречали на улице, все с прискорбием и сочувствием понимали, что больной осужден властями.
— Ты столько лет держал меня в заточении в этой клетке, в этой тюрьме, которую ты гордо называешь «нашим домом»! Это был не мой, это был только твой дом, твой и больше ничей! Ты заставлял меня целыми днями смотреть на твои картины, ты заставлял меня восхищаться ими, даже не спрашивая моего мнения, нравятся они мне или нет! Ты забрал у меня всех моих друзей и родных! Я ненавижу тебя и этот дом, я ненавижу твои картины!
Она кричала так неистово, что стены содрогались от ее голоса. Она была – сама ярость, сама злость, чистое воплощение дьявола. Он никогда не видел ее такой. Все эти 20 лет она была так тиха, мила и нежна, что Он даже не представлял себе, что такое может случиться. Откуда у нее взялась такая сила? Он поднял свои глаза и их взгляды встретились. Из ее глаз исходил какой-то нечеловеческий свет, что-то страшное и демоническое чувствовалось в нем. Этот свет… холодный серо-синий свет, такой яркий, словно тысячи молний одновременно пронзили этот дом.
— Я проклинаю тебя! Я проклинаю эту клетку и твои картины! Ты посадил меня в заточение, так окажись же ты сам в этом заточении! В таком заточении, которое не привидится даже в самом страшном сне! Ты жил среди картин и только своими картинами, ты хотел увековечить свое имя в этих картинах, так что ж, увековечь там себя, живи ты там вечно!
