Как-то проходила я мимо одной церкви в центре города и вижу, паркуется большая машина на стоянке, из машины выходит вполне довольная жизнью дама лет 45, муж ее тоже вышел, бодренький такой, открыл заднюю дверь, а оттуда горохом высыпали дети – трое по двое двойняшек, всего – шестеро, с разницей примерно в два-три года каждые.
Первым двойняшкам лет по 12, вторым – лет по 8, третьим – примерно по 6. Ну, мне так показалось. Дети – красавчики, все как один – вылитые мама-папа, и такие же жизнерадостные. Я от такого зрелища даже остановилась, потому что бывает со мной так, что я ничего не могу поделать с собственной бестактностью, а дама посмотрела на меня и чуть улыбнулась (с моей физиономии, видимо).
Очень позитивная семья. Я не удержалась от любопытства и зашла за ними в церковь: вопросы у меня громоздились один за другим. А зачем им так много детей? А это точно ее дети? А может, она ЭКО сделала целых три раза? Любопытство мое пересилило скромность, и все эти вопросы я высказала даме в лоб.
Я помню один случай, который мне рассказывала молодая женщина, мы с ней лежали в больнице, давно, в 1991 году. Её в студенчестве в каком-то южном городе заворожила цыганка и выманила все деньги.
После этого девчонка пошла в милицию и — о чудо — деньги ей вернули, всё до копеечки. Время было советское, милицию и цыгане, видно, уважали. Девчонка вместе с милицией была в их таборе, и они отдали деньги. Только после этого одна цыганка (не помню только, та или не та, что украла), подошла девчонке и, глядя ненавидящими глазами, что-то сказала на своём языке и шлёпнула её по животу.
Прочитала историю про цыганский гипноз, хотела спросить, может кто знает, у меня ситуация наоборот. От меня цыгане просто шарахаются.
Было одно время много у нас их в конце девяностых, я еще была совсем небольшой. Путь со школы пролегал через рынок, а их там — пруд пруди ошивалось, ко всем цеплялись, обычно. Ко мне тоже с заходом, то про дорогу спросить, то ещё что-то, но только до того момента, как ловили мой взгляд.
Только в глаза заглянут и — шарахаются, как от прокаженной, прямо перекашивает их почему-то. И вот недавно был такой случай: стою на перекрестке, подошла женщина (по лицу видно, что цыганка), одета обычно, стала что-то выспрашивать, как куда-то пройти. Ровно до того момента, как к ней я повернулась, и заглянула ей в глаза.
Это было в августе 2004 года. Мы поехали в южный Казахстан, в село. Были там в гостях. Ночью мы спали вчетвером в одной комнате, я, мама, папа и брат.
Однажды ночью мама проснулась от услышанного в комнате хрюканья, будто бы свинья находилась в комнате, уже хотела включить свет, как вдруг папа схватил её за руку и сказал «тихо». Хрюканье перешло в человеческую речь, то ли арабский язык, то ли персидский язык, точно неизвестно, но какой то восточный язык. На следующую ночь опять началось хрюканье, и опять восточная речь, но на этот раз не из тёмного угла комнаты, а из моих уст, я будто то бы во сне разговаривал на древнем восточном языке. Не знаю, что это могло быть, но мама сильно испугалась за меня.
Прочитав историю о расплате за обиду, вспомнила случай, когда я после распределения приехала работать в общепит в городок у Азовского моря — Геническ. Меня определили жить в общежитие рыбзавода, небольшое для работниц из ближайших сел.
Была у нас там женщина, царствие ей небесное, не бедствовала, была не замужем, но вот страдала клептоманией. Прибирала к рукам все — белье с веревки во дворе, забытую на кухне ложку, чашку…
Знала, где мы прячем ключ от комнаты, брала продукты из холодильника. Естественно в сердцах каждый говорил: «чтоб ты подавилась».
Эту жутковатую историю я слышал в раннем детстве. Её соседка рассказывала моей бабушке. Они думали, что я сплю и ничего не слышу. А я лежал в соседней комнате и внимательно слушал.
Было ли это на самом деле или это плод больной фантазии, про то сказать не могу. За что, как говорится, купил, за то и продаю.
Жила в нашем городе одна женщина. Были у неё две дочки-погодки, лет так семи-восьми, а мужа не было. То ли помер, то ли разведенной была. Работала эта женщина в больнице медсестрой и часто дежурила, а девочки её привыкли дома одни оставаться. И вот как-то под Новый год (31 декабря дело было) сидят эти девочки дома, наряженной елочкой, любуются и ждут маму с работы. Время позднее, до Нового года всего каких-то два-три часа, и мама вот-вот должна с работы прийти.
Было это в голодные и тяжелые послевоенные годы.
Жизнь в колхозе «Красный октябрь» была тягостной вдвойне. Мало того, что война и неурожай разорили его, так еще и председатель Никитин оказался жутким карьеристом. Пытаясь понравиться начальству, он старательно выжимал из колхоза все соки, ничуть не заботясь о том, что это приведет к будущему краху и разорению. Колхозники бранили председателя вполголоса, но в открытую выступить, никто не смел: председатель в селе — сила, на его стороне вся государственная власть.
В конце 1946 года в родное село вернулся фронтовик Гавриленко. Он служил в саперах, прошел всю войну невредимым. Получил множество наград, а уже после войны, когда они разминировали один город, с ним случилось несчастье: нашел одну мину, обезвредил ее, и тут оказалось, что рядом была вторая. Взрыв превратил его в беспомощного инвалида с частично парализованным телом. А дома — больная жена, трое детей и единственная кормилица — корова.
Наша семья, состоящая из четырех человек, была небогата. Отцу и матери приходилось работать в ночую смену, а я оставался с меньшим братом дома. На то время, а это 2009 год, моему брату было всего четыре месяца, но проблемным он не был, потому я мог спокойно оставаться с ним один.
Как помню, в один из вечеров уложил малыша спать, а сам пошел к телеку. Смотрел до глубокой ночи, как неожиданно подскочил на кресле от страшного грохота, доносящегося с кухни. А квартира то у нас однокомнатная. Еще и на первом этаже, что могло послужить лазейкой для грабителей. Но лучше это были бы воры…
Свет в комнате я включил моментально, в тоже время, подойдя к дверям кухни, я стал вслушиваться, есть ли кто там. Клацнув включателем, я распахнул резко дверь, и то, что я увидел, повергло меня в ужас!
